Я тут очередной раз не уследила и свалилась в простуду, апатию, слезливость и во всё сразу. Время сейчас такое – на всём экономишь, вот и приходится объединять истерики с болезнями, а рыдать от бессилия строго по графику.
В общем, сижу в домике из одеял, пытаюсь прорыть лаз в наружность каким-нибудь таким способом, чтобы рука с использованными салфетками пролезала, а дневной свет, звуки и не дай бог очертания людей – нет. А всем же срочно нужно что-то в комнате, кто-то же не может сразу собрать кошелек, ключи, очки и нормально свалить в никуда, бросив несчастного, никому не нужного ребенка умирать тут под одеялом в полном одиночест… да когда ты уйдёшь уже наконец??
Ситуация становилась отчаянной, и в укрытие пришлось пустить интернет, чтобы погуглить по он-лайн магазинам более совершенные версии одеяльных шалашей. Наверняка же есть. Я ж не одна регулярно к концу года пытаюсь вообще все дела доделать, ну. С удивлением обнаружила, что ниша шалашей для депрессий совершенно свободна (кажется, я знаю свой следующий бизнес), а также что в русском языке существует глагол «шалашиться», который почему-то значит не «сидеть с одеялом на голове, пока оно всё не кончится», а «плохо и ненадёжно строить».
Страшно далеки некоторые люди от народа.
А ещё вспомнилось, что когда-то было очень страшно от того, что окружающие тебя терпят. Закатывают глаза, считают про себя до десяти, вот это всё. Кажется, я даже иногда подходила и говорила, мол, если вы меня терпите, то не надо, пожалуйста, вы скажите, я уйду. Очень страшно было. Казалось, что хуже нет вообще ничего.
Хотелось, чтобы все непременно восхищались, обожали и сходили с ума. Прям круглосуточно. То есть дышать иногда забывали, а вот думать «Какая ж Томка охуенная-то, а?» - нет. Строго по расписанию. Завтрак, восхищение, подвиг, обед.
Сейчас, когда я стала такой взрослой и умной (прямо тут в одеяльном домике, да), я сижу и понимаю, что быть охуенной-то в общем не так и сложно. А любить охуенную – это вообще не занятие никакое.
Примерно каждый знает, как быть красивым (вот эта одежда, вот такая поза, вот тут причесать, там замазать, если девочка, то ещё вот тут нарисовать). Да, работает часа на два, но работает.
Умным – находишь область, в которой знаешь чуть больше, чем в среднем, и идёшь к тем, кто знает в ней чуть меньше, чем в среднем. Ну или можно статью какую-нибудь зазубрить и с уверенным видом рассказывать на свидании. А глупости – ляпай, но уверенно, у них это называется «точка зрения» (с)
Успешным становится любой, кто засел за написание резюме. Перечисляешь всё, что сделал, умалчиваешь о том, что не сделал.
Готово! Вы восхитительны! И любить вас – проще простого.
Ровно на те два часа, пока не кончится выученная статья, не отвалятся приклеенные ресницы, не выпадет из-под ремня тщательно втянутый живот.
А вот сейчас полюбить слабо?
Когда не красивая, когда не умная, когда поломанная и очень утомительна? Когда ною, говорю глупости и страшно несправедлива ко всем вокруг. Когда тяну одеяло на себя. Капризничаю, рыдаю, требую внимания, утешения, и решить мне все проблемы. Когда лицо идет пятнами, когда фигура расплылась. Когда не приношу никакой пользы, не зарабатываю ни копейки, и у меня дурно пахнет изо рта.
Ну?
Кажется, вот этим и определяется настоящая любовь. Способностью потерпеть, закатить глаза, досчитать до десяти, выдохнуть и продолжать любить. Несмотря ни на что. И это – ценнее вообще всего.
P.S. Искуствовед Михаил Казиник так говорил:
«Спросите у любого учителя-филолога в школе, о чём сказка Пушкина о рыбаке и рыбке. Все скажут: сказка эта о жадной старухе, которая осталась у разбитого корыта. Глупость очередная. Это Пушкин будет тратить время на то, чтобы осуждать очередную жадную старуху? Это сказка о безусловной любви старика. Легко любить красивую, щедрую, умную женщину. Вы попробуйте любить старую, грязную, жадную старуху!
А доказательства вот. Я спрашиваю любого филолога: «Как начинается „Сказка о рыбаке и рыбке?“». Мне все говорят: «Жили-были старик со старухою у самого синего моря». Правильно? «Правильно», — говорят филологи. «Правильно», — говорят академики. «Правильно», — говорят профессора. «Правильно», — говорят ученики. «Жили-были старик со старухою у самого синего моря…» Это неправильно! Это был бы не Пушкин. «Жили-были старик со старухою», — это самое обыкновенное начало сказки. А у Пушкина: «Жил старик со своею старухою». Разницу чувствуете? Потому что своя. Пушкин даёт код: своя, родная, 33 года вместе. Плоть от плоти.
Жадная — бывают и такие старухи, бог с ней. Любимая, чёрт побери. Лю-би-ма-я!»
